НЕОЖИДАННЫЙ РАЗГОВОР ВЕЧЕРНЕЕВРЕМЯ, 30 декабря 2005 _ 12 января 2006

«Я жизнь Люблю и для неё
свое меняю Бытиё!»

Это интервью родилось спонтанно. Поздравляю заслуженного артиста России Виктора Ивановича Сухорукова с днем рождения, а он мне отвечает стихами. И тут я ему неожиданно для себя предлагаю: «Давай я буду задавать тебе вопросы в прозе, а ты мне ответишь в стихах! Классное получится интервью, такого еще никто не делал». И, несмотря на фантастическую занятость, Сухоруков не отказал _ мне повезло. Мы знакомы еще с тех времен, когда в Театре комедии работал Петр Фоменко. Поэтическая Муза не покидала Виктора, за что ей отдельное спасибо, а когда он засыпал от усталости, пихала его в бок гусиным пером. И к Новому году ответы поспели!


Что это за город такой для тебя! Орехово-Зуево, который ты при всяком удобном случае поминаешь, посылая привет землякам? Казармы нет.

Мой дом так назывался
И обзывался общежитием потом…
На месте том пустырь остался
Под башней, рядышком с мостом.

Вот мать моя!.. О, Господи! Я плачу.
Отца любил и не любил…
Но сам то в жизни что я значу?
Как звать? И то чуть не забыл!..

И с братом братство под сомненьем,
Нет, не по крови, кровь одна!
Мир понимали, к сожаленью,
Поврозь! Однажды - Навсегда!..

Сестра моя! Сестрой осталась,
Девчушкой юной. Боже мой!
Нужна то самая мне малость:
Не позабыть земли родной!..


Каким было первое впечатление от Москвы, когда ты приехал туда поступать в театральный?

Была Весна! И новая природа
Меня гнала в столицу за мечтой.
И вот по рельсам мчался я свободный,
Актером, Гением! Чубатый и простой!

И был Вокзал! Москва моя кипела!
Талант в кармане мелочью звенит…
Вписался в луч, читаю смело!
…Витек в нокауте лежит!

И были слезы, злость и вера:
«Москва прекрасна! И для всех!»
Хрен миру показал! (Ну и манеры!)
И вот он ГИТИС, конкурс и успех!

И Вечер был! Но только у природы!
Столица провожала мальчика домой
За чемоданом! И в душе с восходом,
Чтоб в дальний путь за птичкой золотой!


За что ты бы хотел сказать спасибо своим учителям?

Благодарю за Встречу, за Терпенье,
Улыбку вслед, за провожанье в путь,
За тихое благословенье
И то стихотворенье наизусть!

За то, что помнят, как зовут,
Гордятся мной, а главное -
Живут!


В чем именно для тебя главное отличие театра от кино?

Театр или Кино? Везде лицо одно!
Вопрос в другом: «Где нужен?»
Того люблю, с тем дружен!..


В спектакле «Дракон» ты потрясающе играл кота Машку. И в ответ на вопрос: «Ты же кот! Почему тебя зовут Машка?», была твоя - замечательной интонации! - фраза: «Люди так ненаблюдательны!» Ты много страдал от человеческой ненаблюдательности?

Вниманье было: в долг давали
И сожалели, презирали,
Сходились, пили, разбегались,
Терпели, мучились, смеялись,

Топили и спасать старались.
И все в Одном! Под небом низким,
Кажись, в родном,
Но очень склизком…

Неважно, как зовут и кличут,
И с биографией химичат!
С приветом шлю слова сухие:
«Где нынче я? И где другие?..»


В спектакле Петра Фоменко «Добро, ладно, хорошо» ты совсем юным сыграл старика, «поймав» не только характер, но и возраст. Как сегодня ты относишься к тем, кому за семьдесят?

Не знаю сам,
Сколь проживу на свете я?
Но буду свечи жечь
За мно-го-лети-я!..


Ты много лет прожил в Питере, а теперь - столичная штучка. Чем для тебя Москва отличается от Петербурга?

Считал так Пушкин!
Решил и я,
«Что вреден Север для меня!»

Есть и другой еще ответ:
Москва - Столица,
Питер - нет!..


В тебе есть много житейской мудрости, которая не всегда свойственна актерам, тем более звездным? А бывает и так, что человек «сеет разумное, доброе, вечное», но как-то уж очень скучно. Как тебе удалось помудреть и не стать занудой?

Весь твой вопрос -
Огромный комплемент!..
Стихов не будет, и ответа нет.
Мудрен Витюшка и прекрасен!..
Бесстыдно с Выводом согласен!..


У польского писателя Станислава Ежи Ленца есть оптимистичная мудрость: «Я оказался на дне. И тут снизу кто-то постучал». А ты по жизни оптимист или пессимист? И почему?

У каждого есть Дно,
А дальше лишь говно.
Коль стук оттуда слышен,
Перевернись, и крышей
Окажется подножье!..
Быть лучше - дело Божье!
Я жизнь Люблю и для нее
Свое меняю Бытие.
Уверен, что Судьба в ответ
Мне уготовит много лет.


Что бы ты сказал своим согражданам, если бы вместо президента появился на экране телевизора за десять минут до боя кремлевских курантов?

Себя представил я
На фоне стеночки Кремля!
И слева елочка, и паром я дышу…
Народище поздравить свой спешу:

«Возьмемся за руки, друзья,
Чтоб не пропасть поодиночке!» -
Пропел Булат, за ним и я!
«Чтоб Все мы были рождены в Сорочке!»


ВМЕСТО ДОСЬЕ
Первым фильмом, в котором Сухоруков громко заявил о себе, была картина «Бакенбарды» Юрия Мамина. Потом были «Брат» и «Брат-2» Алексея Балабанова - они вывели его на звездную орбиту. «Бедный, бедный Павел» Виталия Мельникова, где Виктор Иванович блистательно сыграл русского Гамлета императора Павла Петровича. Роль ошеломила, сломала все стереотипы и проявила его невероятную актерскую глубину. Сегодня Сухоруков закончил сниматься в фильме Павла Лунгина «Остров», где у него тоже роль необычная - владыки Филарета. Картина уже смонтирована, и те, кто уже видел рабочий материал, оценивают актерский вклад Виктора весьма высоко. А еще есть театр! Сейчас Сухоруков репетирует сразу пять ролей - от Порфирия Петровича до Старухи процентщицы - в спектакле режиссера Павла Сафонова «Сны Родиона Раскольника». Продюсер - Олег Меньшиков. Москвичи увидят премьеру в феврале - марте, а мы лишь тогда, когда «Театральное товарищество 814» приедет к нам на гастроли.

Материал подготовила
Ирина ЖУКОВА



Интервью Виктора Сухорукова журналу «Афиша»

Перед премьерой спектакля «Сны Родиона Романовича» по «Преступлению и наказанию» Достоевского, в котором Виктор Сухоруков играет ни много ни мало шесть ролей, Елена Ковальская побеседовала с актером о его даче, лысине и обещаниях никогда не играть женщин. Полный текст интервью в журнале не уместился, но на сайте мы публикуем это интервью целиком.

Вы родились в Орехово-Зуево, а как театральный актер в Питере начинали, как вас туда занесло?

Петр Наумович Фоменко позвал меня туда, будучи назначенным главрежем в Театр комедии. Он тогда очень омолодил труппу, но сам не удержался. Он уехал в Москву — и через полгода меня выгоняют по статье. Но это было так давно и не интересно об этом вспоминать. Потому что я сейчас совсем другой. И по судьбе другой, и по радости, и по востребованности — мне грех жаловаться.

Вы там играли какого-то старца?

Да, это была инсценировка Василия Белова «Целуются зори». И Фоменко пригласил меня на роль семидесятилетнего Егорыча, который бухтел там сказки. А мы же студентами были тогда, — узел на плечо и показываться, по Москве и Петербургу. Он меня увидел в отрывке из моего дипломного спектакля, «Прикосновение» Ибрагимбекова, я главную роль там играл, солдатика Андрея. На меня в ГИТИСе, и еще на троих моих однокурсников, ждали заявку от Товстоногова. А я не дожидался, потому что когда мы гуляли под солнышком майским, пришла телеграмма от Фоменко, и мы с моим однокурсником перехитрили женщину из отдела кадров, слямзили у нее наши дипломы — и поехали. Мы приехали к нему, это было 13 июля, шмотки под стол к нему бросили, а он в это время выпускал спектакль «Лес». И это такой был грандиозный «Лес», что выйди он сейчас, это была бы бомба. А тогда его не приняли, то ли чиновники что-то усмотрели, то ли что-то другое, но премьера прошла в тишине.

Оля Лапшина рассказывала, как вы ее утешали, когда она стала сниматься в кино и у нее начались проблемы в театре. Вы ей тогда сказали: «Когда ты была никем, тебя любили. Теперь ты фасады отштукатурила, так углы-то они тебе пообоссут». Это из собственного опыта?

Нет, я не скажу, что я вкусил уж больно горькой жизни в академическом театре. Но возвращаться туда не хочу. Я против того, когда человеку не дают сниматься в кино, я против фраз «производственная необходимость» и «в свободное от работы время», против того, когда говорят: «у тебя здесь трудовая книжка, поэтому здесь ты обязан, а там как получится». Почему? Это актерское наше дело! Мы же оба с тобой художники! И если ты стучишь мне по столу, то ты не художник, а «дилектор». А я пусть херовенький, но художник. Другое дело, что я часто ошибаюсь.

Но все же на сцену вас тянет?

А как же! Я раньше говорил, что театр — это дом, а кино это дача. Дача может быть, а может не быть. А дом у человека должен быть. Но сейчас я знаю, что и театр может не быть домом. В театре сейчас идет гонка, зависть гуляет махровым цветом, в черной вуали.

В театре еще любят говорить о служении искусству. Особенно, в театрах-монастырях, вроде театра Додина.

Я мог бы служить, я хоть и кот по гороскопу, но мог бы быть сторожевым псом. Но я не был под таким богом. Но у меня не было такого храма. И я не хочу его сейчас. Потому что я вкусил свободы.

Как это ощущение свободы появилось, когда?

Вместе с кино. Кинематограф как деятельность меня стабилизировал, и финансово, и психологически. Я бросил пить, поправил здоровье, я мог уже с определенностью сказать себе, на каком свете я пребываю. И в этот же момент у меня начались конфликты в театре. И что вы думаете: это же был шаг отчаянья, выйти в свободное плавание? Я как-то прихожу к начальнице нашей в театре, говорю: «у меня юбилей скоро, давайте спектакль поставим». Она говорит: «мы тоже об этом думаем». Я одно предлагаю — не годится, другое предлагаю — не годится, она предлагает — все пошлятина какая-то, дешевка. И тут какая-то контора устроила мне бенефис, и мои же коллеги номер приготовили, вакханалию с половыми актами, и в финале номера ведущий актер в плаще и шляпе вышел на сцену, распахнул плащ — показал аншлагу все свои причиндалы. Потом все подходили ко мне и спрашивали, мол, ну что, ничего, что мы все это устроили? А я говорил: все нормально. Они помахали мне одним местом — а я помахал им ручкой, потому что я более интеллигентный человек.

Сейчас в «Снах Родиона Романовича» вы три роли играете в одном спектакле?

Не три — пять.

Я видела сюжет по телевизору, там говорили: «Виктор Сухоруков, обещавший, что никогда не переоденется женщиной, играет женскую роль».

Да это не женщина, а образ. Старуха. Сквалыга. Да еще с топором в спине. Еще Пульхерию Александровну, мать Раскольникова играю. Мармеладова. Разумихина. Порфирия Петровича. И еще роль ведущего. Любопытно выходит, любопытно. Я вам одну вещь сейчас скажу: я ведь не читал «Преступления и наказания». Я эту вещь прочитал, когда репетировать начал.

Вы что, в школе двоечник были?

Почему двоечник? Тогда казалось — хрестоматия, скука. А сейчас прочел — впечатление грандиозное. Меня трясло всего. Если бы я сначала прочитал, а потом меня бы пригласили в эту инсценировку, я бы не согласился. Но, не зная произведения и работая над произведением под названием «Сны Родиона Романовича», я принял такого Раскольникова, который у нас есть, и Соню принял, и больше спорил на тему своей профессии, а не интерпретации. Это мой выбор: Павел Сафонов, режиссер, предлагал мне эту работу еще летом — я отказывался. А тут раз — и сошлось: Достоевский, Товарищество 814. Я когда начал репетировать, предупредил, что оставляю за собой право: если что-то меня не устроит, я уйду. Он говорит: да-да-да. А я имел в виду только одно: компания. И она сложилась. Первые впечатления после прогонов, от моих друзей — не очень лестное и не слишком радостное. Но первые зрители, они самые честные, и я благодарен им за их честность, но что мне дальше с их оценкой делать — это мое дело. Я взрослый. Я зрелый человек. Трезвый. Но я буду здесь — потому что здесь есть стихия игры. Я — игрок. Почему из двух слов — артист и актер — я выбираю актер? Потому что артист в переводе — искусство, а актер — в переводе действие.

Почему-то спектакли, в которых вы играете, долго не живут. «Человек из ресторана», «Маленький принц», даже удачные «Игроки» — и те редко шли и уже закрыты. Был и мирзоевский «Лир», где вы Шута играли.

Когда меня пригласили в Вахтанговский театр, это была для меня большая честь. Я год провел в его стенах, и мне все казалось там существенным, незнакомым, талантливым, даже интриги и разговоры эти в буфете. Но вот сняли спектакль — и никто не позвонил мне, ничего не сказали. И до этого — была роль, но к премьере она все усыхала, усыхала, и в конце концов стал мой шут просто собачкой, которая бежит за Лиром. Я думаю: убери сухоруковского шута в мирзоевском Лире — и ничего не изменится. А Мирзоев мне всегда казался уникальным — неожиданным, противоречивым, — мне казалось, что многие вещи делал назло кому-то. А я люблю экспериментировать — в розетку-то в детстве пальцами лазил, — вот я и залез в мирзоевскую розетку. Больше не хочу.

В какие розетки больше не лазите? В розетку Ренаты Литвиновой лазите? Мне страшно нравится одна сцена, которую вы с Лапшиной играете в «Богине» — я видела ее, но знаю, что Рената ее вырезала.

Мы играли сцену ее признания, ту, где я говорю ей: «зачем ты пришла, зачем ты это делаешь?». И мы закончили ее уже играть, а Рената камеру не отключает. И мы продолжали животные отношения друг с другом, я залез к ней в лицо, она залезла ко мне в волосы, и остановили съемку аплодисменты съемочной группы. А Рената ее вырезала. Я говорю ей: «оставь ты эту сцену, двух маленьких людей, трогательных, любящих», я тогда на нее тоже обиделся. Потому что я не оспариваю ее право на авторство, но тогда я говорил: «ты ведь позвала меня в историю икс, а на выходе получилась история игрек», и я говорю ей: «что ж ты, милая моя, использовала меня, поматросила и бросила? Кабы я знал, какую историю ты сочинила, может, и по-другому себя повел». Но бог с ним. Это не самая плохая история в моей жизни.

А положительные примеры?

«Не хлебом единым» Говорухина. У меня там роль директора завода. Это сталинист. Штамп. Карьерист. Большевик плакатный. А в результате в обоюдной борьбе и обоюдном разборе я сыграл любовь. Это я сочинил. Получился живой, нормальный человек, любящий свою работу и свою молодую жену. За что я и выдвигался на всякие премии. Но премии мне уже не нужны. Готов получать призы — роли, которые даются нелегко. Я люблю те роли, которые мучили меня. «Брат» сделал меня популярным, а ведь эта роль тоже далась мне легко, потому что Балабанов сам писал ее специально для Сухорукова.

И звали его Витя.

И у Ренаты тоже, мой персонаж ведь назывался Михаил Елиазарович. Я подхожу к ней и говорю: «Ренат, пусть его зовут Виктор Елиазарович». Она говорит: «Да ради бога».

Где приятней играть, на сцене или перед камерой?

Конечно, на сцене. Почему, когда мы в процессе репетиции существуем, — месяц, два, и казалось бы, у меня все готово, я знаю мизансцены, я знаю текст, я примерил костюм, сделал грим, я готов выходит на сцену, — и чего ж ты боишься? Но в момент премьеры, в момент первого шага на сцену тебя начинает колдунить, колбасить, идет такой тремор — волнение неописуемое, аж горло болит. А все оттого, что на первый спектакль приходит же не публика, а папы-мамы, друзья, знакомые, добрые люди — и это не публика, это черти. Это бесы, вампиры, они сидят, и — клянусь! — они, именно любя тебя, забираются к тебе через рампу и вытягивают из тебя все жилы. На третий-четвертый спектакль уже легче. Я рассказал так страшно о первом мгновении, но оно и страшно, и наркотично. Оно прекрасно, оно излечивает все болезни в этот момент.

Какие у вас еще сейчас дела?

Сейчас вот выпущу спектакль и пойду к Петру Фоменко смотреть спектакли. И старенькие спектакли тоже. Я ж их еще не видел. А ведь он мой отец крестный в театре. Он меня ведь в профессии с ложечки кормил. Он меня сделал бесстыдным и свободным. Мы тут с ним встретились на юбилее Майи Андреевны, его супруги, — она актриса, они вместе работали в Театре комедии, и она часто тогда меня выручала — рублик, два давала. И вот мы встретились, и Петр Наумович мне сказал: «что ж ты, сукин сын, не ходишь на мои представления?» Мне так нравится, как он это говорит. Я когда приехал в Москву, звонил и говорил ему в наглую: «Петр Наумович, давайте сделаем что-нибудь, окольцуем наши отношения». Он раньше говорил: «сил нету». А теперь: «какие наши годы». Я как-то говорю ему: «ну дайте где-нибудь с подносиком выйти». А он говорит: «а ну тебя на х.. с твоим подносиком. Ты же не сходишь, не посмотришь мои спектакли. А у нас есть хорошие ребята». Вот сейчас и схожу, сейчас работы нет.

А что у вас с Балабановым?

Ничего. Я снялся у него в 2000 году в «Жмурках», и с тех пор ничего. Когда-то в 1990-м году он дебютировал с картиной по Беккету, «Счастливые дни», и там мы с ним познакомились. И он тогда говорил: «я никогда не буду снимать известных и знаменитых актеров, буду открывать новые имена». А я ему говорил: «Значит, Феллини дурак, потому что у него был свой актер, Бертолуччи дурак, и у Бергмана, и у Висконти, и у Тарковского были свои актеры. Они что, неправильно понимают?» И вот прошло 15 лет, он снимает фильм «Жмурки» — и простые люди там не ходят. Сегодня он выпускает «Мне не больно», и там тоже дворников нету, там все знаменитости, начиная с Никиты Михалкова. А я у него давно не работаю. Надоел я ему, наверное.

Обижаетесь?

Нет, не обижаюсь. Потому что это было чудо. И все, что со мной происходит — чудо. Я ведь не снимался вообще до сорока лет. Начал свою киножизнь в фильме «Бакенбарды» Юрия Мамина. Жалко, что потом уже больше не работал у него. В «Окне в Париж» он, правда, утвердил меня на одну роль, но в Париж уехал без меня. И я начал с этого фашиствующего харизматичного персонажа — а сегодня играю святого человека владыку Филарета. От яйцеголового урода, — а у меня их много было, были другие убийцы, отморозки, — и вдруг: царь, генерал-майор директор завода, владыка Филарет.

Что это за фильм?

Это Лунгин сейчас закончил снимать, фильм «Остров». Петр Мамонов играет там монаха, который преступление совершил во время войны и живет теперь по-тихому в монастыре со своей тайной, а бог наделил его даром целителя. И мой Владыка, не понимая его, хочет в нем разобраться.

Это психологический детектив?

Нет. Наверное, притча. А сам Павел Семенович говорит, что определил для себя жанр как житие. Я думаю, это будет очень интересно. Это новый Лунгин, это явление Мамонов, это сенсация Сухоруков. Это необыкновенный Дюжев, он монаха Иова играет. И вот говорят: востребованный, а все потому что мордой мелькаю, руками размахиваю перед каждым объективом, а фактически — за прошлый год у меня был один фильм. Правда, в позапрошлом у меня было семь названий, и одновременно выходили сделанные работы. Но такой роли, которую я мог бы поднять как знамя 2005 года, нет — только «Не хлебом единым».

Когда у вас накопится владык и императоров в списке ролей, вы уже и захотите сыграть старуху процентщицу, но не сможете — неприлично будет.

Почему это?

Уже и не пригласят.

Кто не пригласит? Я найду в себе силы и бессовестности, чтобы прийти, поклониться в ножки и просить роль.

Какую?

Фамусова. Осипа в «Ревизоре». Какого-нибудь вурдалака. Думаете, все упыри молодые?

И все же, что-то вы уже не сыграете.

Я часто вспоминаю Суворова.

При чем здесь Суворов?

А сейчас объясню. Великий полководец. Генералиссимус. Победитель. А погибает в бедности. В затворничестве. Какое отношение актер имеет к военному человеку? В искусстве так же — нас любят, только когда мы в лучах, когда мы пульсируем. Стоит только чуть-чуть затухнуть, чуть-чуть укротить пыл, тотчас же: «Подвиньтесь, мешаете, вон идет! Вон она, звезда идет, подвинься, фонарь поганый». Мы превращаемся в огарки. Лучше бы положили нас в драгоценный сундук. Но нет — выкидывают. Меня оберегает только одно — я это знаю. Люди же — что бездарные, что талантливые, — с ними же что бывает часто: они если залезут на какую-то крышу, возомнят о себе, то совсем забывают, что они на крыше, а не на земле. И делают шаг — и срываются. Я постоянно контролирую, где у меня карниз. Я не сорвусь. Я припас себе веревочную лестницу.

Да? И куда она ведет?

В огород. На дачу. Буду читать. Смотреть кино. Буду дубить задницу, сидя перед телевизором. Я не думаю, что у меня будет какая-то необычная старость, если я доживу до старости.

Бывает необычная?

Бывает, садятся в теплоход — и по экватору. В окружении друзей, собачек, зонтов, саквояжей, — мечта. Сесть — и плыть, плыть, плыть, пока сердце не остановится. За бортом всегда картинка меняется, когда ты в движении. Картинка застывает, покрывается пылью, потом превращается в прах — только у сидячего человека.

А можно ж и сидя в огороде перематывать жизнь назад. Вы там, позади, что больше всего любите?

То, где будоражило. Почему я так часто вспоминаю свой тяжелый период? Я ныряю туда, в ту экстремальную ситуацию (встану — не встану, выживу — не выживу), — ныряю туда за уроками, за ответами. Парадокс — ныряю в прошлые свои времена неудач, поражений и забвений — я путешествую в забвение, чтобы черпать силы на будущее.

Считай, вы тогда тренировались.

Все в копилочку! Из-под любого копыта, из-под любого взгляда бери горючее для движения. Не обязательна скорость — но движение нужно. Потому что остановка — это смерть. Со мной что происходит: по документам мне 54, а внутри — по внутреннему моему буйству — мне так мало лет. И это несоответствие меня мучает. Страх вырабатывается. Как это так — я беру разбег тридцатилетнего мужичка, а сам-то… Я поначалу так радовался этому состоянию, а потом бояться его стал. Но не хочется быть пузатым, не хочется быть ментором мешкообразным, неохота быть занудой.

Если б вы не брили голову, у вас была бы лысина?

Была бы. «Богиню» вспомните — там моя живая прическа.

А огород-то у вас уже есть?

Есть, у нас с Галей, моей сестрой, 12 соток на двоих.

Вы с детства на даче?

Никогда. Я тебе скажу, что я под своей фамилией начал новую жизнь рода. Жили в одной комнате впятером, в казарме. А я начал новую страницу Сухоруковых, вернул корни отца в Москву. Он-то когда женился, уехал в Орехово-Борисово. А я москвич, у меня квартира. Мне кажется вообще, моя фамилия происходит от казаков. Я тут был в Волгоградской области, на месте смерти Шукшина, в станице. И мне там рассказали, что у них есть целые районы, где живут одни Сухоруковы.

Полиомиелитные, что ли?

Может, сухожилия саблей были отрезаны, черт его знает. Руки же отсыхают не только от болезни, но и от ран. Послушай. Есть у меня одна тайна. Тебе расскажу. Я сценарий написал.

А!

Да. И больше ничего не скажу.

Для себя?

Для себя. В минуты весеннего отчаяния, предвестия пустоты, когда мне показалось, что я стою у карниза. И я подумал: «как так, не-е-е, Сухоруков, рано! Рано, Сухоруков! И я кинулся на дачу, в свои георгины, и написал сценарий». Он на руках уже, может, что-то получится. Вытащил папочку, любую страницу открываю — и читаю с удовольствием.

А что за роль-то там для вас написана?

Человека, который застрял в переплете — ушел с той стороны и не нашел себя с этой.

Он кто по профессии?

Он работал на военном заводе, но это его никогда не грело, он по натуре художник. И у него наступает период, когда там закончилось, а здесь не началось, и он думает, что вот она дверь, и нужно только за ручку схватиться — и дверь откроется. А она не открывается. Но главная идея — он не падает духом. Так же как и Сухоруков. Фатальный оптимист.

А любовь там есть?

Есть. Большая, неожиданная, тайная, и она, эта любовь, его подведет.

Подставит?

Подставит, а он и тут не падает духом. Потому что он ее оправдывает. Но не буду дальше рассказывать, ты меня не раскручивай. Знающие люди прочитали и сказали: это не киносценарий, это киноповесть. Мне приятно было.

Как писали, на компьютере?

Ручечкой.

Да ладно!

Авторучечкой писал. Потом правил. А потом перепечатывал. На печатной машинке «Любава».

Я вот чего не понимаю: почему мальчикам хочется в актеры. Про девочек понимаю, они потому и у зеркала вертятся. А мальчики?

Мальчики — не вертятся. Я однажды искал ответ на этот вопрос — и потом понял. Мне всегда было тесно. Мне внутри себя тесно. Может, это сомнительное оправдание моему прошлому пьянству, но я и пьянством раздвигал ребра, и мне казалось, что все — я могу лететь, могу поднять трамвай, могу носить пять женщин на двух руках, — то есть внутри больше заложено, чем снаружи отпущено природой. Ты что думаешь: картежники, шулеры, игроки — они ведь тоже артисты.

И убийцы.

Убийцы, аферисты, мошенники — артисты. А политики! Они еще более наркоманистей, больше смотрятся в зеркало, чем артисты, желание публичности — порочно.

Ну, а как эта профессия в вас в детстве проявлялась?

Как-как: смотришь на собаку — и тоже хочешь лаять. Прыгает заяц — и ты зайцем прыгаешь. Ребенок воспринимает мир по природе!

А родители как эту природу воспринимали?

Никак. Родители мне не помогали с этим. И не мешали. Мама говорила: «какой артист, на фабрику пойдешь, мастером, сто тридцать рублей будешь получать». А отец рассуждал, что, как будет — так будет. Они и не застали меня артистом. Они рано умерли. Я сегодня старше моей мамы. Эх, если бы знала мама, что у нас есть дача, сорок кустов смородины, двенадцать яблонь, у нас такая редиска в этом году выросла, все вспыхнуло — у нас космея, укропистый такой цветочек, в детских садах цветет, — вот с таким стволом! Георгины, флоксы, жасмин, — если б все это видела мама. Я бы ей купил кресло из лозы. Усадил ее. Укрыл ее ножки пледом. И поил вкусным чаем.

Вопросы: Елена Ковальская



* * *
Виктор СУХОРУКОВ: Еду как-то в метро. И на станции “Курская” вдруг подходит ко мне женщина — выше меня ростом, крупная, груди пятого размера. Испуганная вся, покраснела… И вдруг говорит: “Спасибо вам, что вы не стесняетесь нашего Орехова-Зуева!” Как мне это было приятно! Кстати, открою секрет: однажды я дал себе слово, что где бы я ни был — обязательно буду упоминать свой город. И даже как-то умудрился это провернуть на церемонии “Золотого граммофона”. Я вручал премию Киркорову, а он, видать, меня перепугался (там в контексте режиссуры шел отрывок из “Брата-2”, где я говорю, что Киркорова не люблю: “одно слово — румын”). Так вот, я ему вручаю статуэтку в Кремлевском дворце и говорю, что я из Орехова-Зуева, и мои папа и мама… короче, всем привет передал! Киркоров меня перебивал, думал, что я какую-то пакость сотворю, и не понимал, что мне сейчас не до него — мне привет Орехову-Зуеву передать надо!!!

Россия — это моя страна, а родина — это та точка земли, где я произрос, где папка с мамкой упали друг на друга, это город Орехово-Зуево. И как бы к нему ни относились и каким бы он на самом деле ни был — бандитским, фабричным, смурным, — все равно для меня это главное место на земле. Я часто туда езжу, всегда возвращаюсь и могу честно сказать, что умирать поеду именно туда. Сейчас фабричный центр Советского Союза, куда в одно время свозили работать ткачихами даже девчонок из Вьетнама, конечно, другой. Там уже нет мощного хлопчатобумажного комбината, где я начал свою трудовую деятельность, мечтая стать актером. Наша семья по общепринятым меркам была большой: все-таки трое детей, и я самый старший. Мои родители — простые люди: мама — ткачиха на фабрике, папа — чистильщик ткацких машин.

Закончил я восемь классов в школе №4, которая сейчас мне кажется маленьким-маленьким домиком в бурной зелени. Потом я пошел в вечернюю школу рабочей молодежи, закончил ее — и в армию! А родился в так называемой 21-й казарме. Многие даже не знают, что такое казарма: ведь это не барак, не дом, не квартира. Казарма — это тоже тип зданий, построенных еще Саввой Морозовым для фабричных рабочих. Жил я в двухэтажном доме буквой “Т” в районе Подбашня. Потому что рядом находилась огромная красивая башня с часами. Дом мой уже давно сломали, когда расширяли железную дорогу, но, говорят, бузина — я ее когда-то посадил под окном — до сих пор жива. Так что для меня Орехово-Зуево — это дом. Туда я ездил пить и там же прятался от пьянства. Я там мечтал и хоронил мечты...

Когда я получил “Нику”, мэр города Кудинов прислал мне поздравительную телеграмму. Для меня это очень почетно. В масштабе страны я, конечно, никто и звать меня никак, а в масштабе города Орехово-Зуево я — победитель. Когда я, со своею мечтою стать актером, кинулся в Москву, не было никакой поддержки. Были только сомнения, презрение, насмешки, удивление: мол, Господи, куда он, ушастый и конопатый, в артисты лезет?! Странный он, этот Сухоруков: урод уродом, а туда же! А я все равно шел. Сегодня я уже удивляюсь: как это я тогда не сломался, не обиделся, не набил никому…

По части краеведческого музея: интересное совпадение. Я ко Дню Победы замыслил подарить музею города Орехово-Зуево пулемет “Максим”. У меня он есть! Подарочный, 1950 года выпуска, отреставрированный. Но мне сказали, что вроде бы музей разрушается. Очень грустно, если так. Хотя точно я не знаю, потому что бываю в городе наездами и многое вижу только через окошко такси. Хотя бывает, меня подмывает снять трубку и позвонить в мэрию (или, как ее до сих пор у нас называют, Дом советов) и сказать: “Постелите, пожалуйста, асфальт у моего подъезда”. Это я о краеведческом музее, что ли?..

Друзья-подруги из школы уже бабушками-дедушками стали. А я настолько редко бывал дома, что время нас разъединило. Многие из моих друзей умерли — кто от пьянства, кто от тоски, кто-то просто потерялся в этой жизни… Среди сегодня здравствующих тоже есть те, кого я считал друзьями, но у них нет особенного желания со мной общаться. Я не знаю почему. А есть ребята, которые, как мне кажется, избегают меня. Может быть, потому, что сегодня я — другой Сухоруков, не тот, что здесь жил когда-то. Есть и те, кто провожал меня насмешками и ждал, когда я споткнусь, рухну и вернусь обратно.

И однажды ведь так и произошло. Я рухнул в Ленинграде — да, рухнул. Не скрываю. И как это скроешь, когда ворона схватит сыр, который лежит на твоем стакане с бормотухой, полетит в Орехово-Зуево, каркнет, сыр потеряет, и… Сухоруков во всем виноват. Кто-то радовался, другие сочувствовали, а кто-то и руки от удовольствия потирал. Но это было давно.

Вопрос, есть ли у меня кто там, — хороший вопрос. Отвечаю: есть! Весь город мой! И в то же время — никого нет, кроме моей дорогой и любимой сестры Галины Ивановны. Она, в отличие от меня, девочка трудолюбивая, работает портнихой. Гале 20 августа будет 44 года, но для меня она внешне и внутренне останется младшей сестренкой, девочкой 11—12 лет. Она мне до сих пор снится маленькой! У нее есть сын, мой любимый племянник Ванька. Я к нему очень трепетно отношусь, и мне хочется, чтоб он в этом мире существовал в масштабах пошире, чем город Орехово-Зуево. Хотя для меня это самый любимый и родной маленький провинциальный город.

Недавно у меня там появился маленький домик — бунгало, как строители его назвали, — на шести сотках, которые я себе приобрел в садоводческом товариществе. Я землю люблю. Вот ездил туда, сорняки перекапывал. На том месте раньше свалка была до неба, и теперь все ходят, как на выставку, смотрят, что с моим участком происходит. Так что отказался от морей-океанов, даже от любимой Карелии, и как только появляется возможность — еду в Орехово. У меня там теперь есть свои подсолнухи, свои соловьи... На электричке. Многие удивляются, что я езжу в электричке, а я удивляюсь тому, что они удивляются.

Метро самый надежный вид транспорта! А не обидно стоять где-нибудь в “пробке” среди чихающих на тебя химическими отходами автомобилей? Стоишь как идиот и сделать ничего не можешь. Ну и что, что в метро узнают? Кстати, чаще не узнают, а гадают, я это или не я. Была история. Старушка продавала на улице летнюю обувь. Я остановился и стал разглядывать сандалии. Она их расхваливает: “Бери, милок, легкие, хорошие… Знаете, вы так на Виктора Сухорукова похожи, и улыбка у вас — как у него”. Другая женщина ей говорит: “Да это он и есть — Сухоруков!” — “Да как же, Сухоруков! Будет он тут у меня сандалии покупать!..” — не верит та. Словом, я уже и обувь у нее купил, а они продолжали спорить, я это или не я. И даже спросили, нравится мне актер Сухоруков или нет. “Нравится! Я очень люблю этого артиста, классный он!”

Кстати, что удивительно: раньше играл сплошных отморозков, киллеров, бандитов — а народ на улицах все равно мне улыбался. На днях сижу на веранде одного кафе на Тверской, веду переговоры насчет фильма, люди мимо идут, смотрят, улыбаются, переговариваются... И женщина одна тоже мимо прошла, а потом вернулась с огромным букетом роз. Вручает мне цветы, благодарит меня за то, что я такой замечательный. Я сначала растерялся, а потом говорю продюсерам: “Я это все сам подстроил, чтоб вы видели, какой я классный артист!”

Актеры — люди с психическими отклонениями, нет, не в медицинском смысле. Каждый из них уверен в том, что у него обязательно все получится, а получается у единиц. Эти люди идут в актерство несознательно, незапрограммированно и поэтому не ведают, что там их может поджидать трагедия. Актером управляет третье “я”, неуправляемое эго, которое либо поддерживает, либо издевается изнутри. В этом и отличие актера и неактера: в ком-то сидит черт, а в ком-то — нет. А когда у актера складывается или, наоборот, не складывается, черт начинает вообще вести себя непредсказуемо: он ударяется в загул, разрушение, распад. Вот тут-то и надо включать голову — как пульт управления собой.

Когда я был молодым, мне говорили, что мое время еще не пришло — значит, ты будешь востребован в сорок лет, всему свое время и так далее. Сейчас, когда популярность пришла, я задаю себе вопрос: почему этого не случилось 20 лет назад? Хотя мы меняемся ведь на протяжении жизни. Может, за годы ненужности, непонимания, презрения у меня складки какие-то особенные у глаз появились или излом моих губ поменялся? Не знаю! Может быть, черт, который у меня внутри, кому-то смену сдал?..

Фотография Сухорукова была в базе “Ленфильма” Но какая! Да я эту рожу пивом торговать не пустил бы! Хотя тогда мне казалось, что это может быть любопытным. Не буду ярлыки навешивать, но в актерских отделах ведь женщины сидят, и какие-то лица им нравятся, а какие-то нет. В массовку просился, чтоб хоть какие три рубля заработать, но нет… Был момент, когда я себе сказал: “Вить, ну не нужен ты никому в киношном мире. Давай организуй себя по-другому, не мучь себя”.

Это произошло после одного случая, когда меня забыли на съемочной площадке. 1987 год. В картине про войну мне дали маленький эпизодик — сыграть солдата, который возвращается с фронта. Привезли на объект, а вагон не готов, потому что время действия — зима, и должен быть иней на стеклах и так далее. Я сел в купе. Привезли два фургона солдат для массовки. Я ждал, когда меня позовут на съемки, и задремал. Просыпаюсь около семи утра следующего дня. Солдаты загружаются по фургонам. Спрашиваю, где съемочная группа, и мне говорят, что киношные все давно уехали. Попросил солдат довезти меня до киностудии, чтобы хоть переодеться в гражданское. Переоделся и уехал домой. Звонит ассистент по актерам — назовем ее Люда — и говорит, что съемка не состоялась и теперь приезжать надо в понедельник. Я рассказываю ей, как меня забыли в вагоне. Она переполошилась вся: “Вы уж простите, Витя, и не говорите никому, я вам две ставки заплачу”. А у меня тогда ставка была 13 рублей 80 копеек. Я ответил, что спасибо, конечно, за царский подарок, но работать я не буду. Прихожу в этом месяце в кассу, и мне выдают три рубля, то есть 25% от ставки, потому что камера не была включена. Это порядок такой. Самое смешное заключается в том, что столько лет уже прошло, а мы с этой Людой до сих пор, где бы ни встретились, делаем вид, что не знакомы. Но тогда — именно тогда, в пятницу, — я сам прикрыл дверь в кинематограф. Я сказал: “Простите, я больше не приду и не буду вас беспокоить”. Сказал — и начал организовывать свою театральную жизнь.

Думаю, я достиг бы определенных успехов, но не прошло и двух лет, как мне позвонил Володя Студейников, который тогда работал вторым режиссером на картине Юрия Мамина. Так я совершенно случайно заполучил главную роль в фильме “Бакенбарды”. Сейчас уже можно говорить о том, что на эту роль сначала приглашали Диму Певцова, но он тогда снимался в фильме Глеба Панфилова “Мать”. Потом пригласили суперпопулярного Сережку Колтакова, но что-то снова не пошло. И в конце концов Студейников Мамину и говорит: “Есть у меня один сумасшедший, но он не известный и в кино никогда не снимался”. Меня вызвали, но сначала я категорически отказывался. А потом пришел из уважения к Володе, потому что они же тогда еще отчитывались — карточки заводили о том, что проведена такая-то кинопробная работа. Володька, конечно, старался убедить Мамина в том, что эта роль для меня. А еще меня пропагандировала красавица Катька Месхиева, родная сестра Дмитрия Месхиева, художник по гриму. Она ходила и все время пищала: “Сухоруков — гений, Сухоруков — гений”. Очень они с Володькой хотели, чтобы меня утвердили, и добились своего. Получился прекрасный фильм времен перестройки — фильм-памфлет, фильм-вызов! Я думал, что эту мою работу заметят, но этого не произошло. Мы настолько бурно тогда жили, страна кипела, и людям было не до кино. А сейчас фильм по телевидению почему-то не показывают. Хотя мне было бы интересно узнать мнение зрителей о моей первой по сути работе в кино. Я там был худой, страшный… Ух, красота!

О Павле I: Я никогда не играл таких ролей и даже никогда об этом не мечтал, потому как не думал, что Сухорукову кто-то даст такую роль. Ну, Ленина, может быть, Гитлера, Муссолини, черт возьми, но никак не царя. И вдруг чудо из чудес: Витька Сухоруков — царь! И я всего себя подчинил одной цели — сыграть эту роль. я уже был утвержден на роль Павла режиссером, а исполнительный продюсер и оператор-постановщик (который начинал эту картину) продолжали предлагать свои кандидатуры. Актеров предлагали очень хороших, но для начала надо было забраковать Сухорукова. И я такой натиск выдержал! Были и сплетни, и интриги, и наговоры — такие, что генеральный директор “Ленфильма” подошел ко мне выяснять отношения. Я тогда сказал, что меня все устраивает и эту роль я сделаю! И он пожал мне руку. Эта ситуация вокруг меня держала, как пружина внутри гуттаперчевого мальчика, который должен был сделать такой кульбит, чтобы все рты разинули. Я про Павла I знал только по информации, которую мне дали в школе: он масон, солдафон, самодур... Но дурачка не убивают в спальне, дурачок выгоден! Значит, убили за что-то другое. Я изучил много материала и взял на вооружение главное: его обаяние, совесть и покаяние.

На озвучании “Бандитского Петербурга” Бортко ко мне подошел и сказал: “Странно, Виктор, что я тебя не встретил, когда начинал снимать “Собачье сердце”. На что я ответил: “Странно, Володя. А я ведь был рядом, и карточка моя в актерском отделе имелась в наличии!” Конечно, Толоконников сыграл блестяще. Но он сыграл дворового барбоса — я бы сделал это изящнее и порочнее! Я бы сделал смесь дворняги с болонкой: манерную, визгливую, вертлявую! Такую, какая в бешенстве носится за своим хвостом!..

Я ни у кого и ничего не просил. Я долгое время дружил со Светой Крючковой, был вхож в ее дом. И мне единственному она доверяла нянькать своего первого сына, рыжего красавца Митьку. А мужем Светы был гениальный оператор Юрий Векслер, но мне и в голову не приходило, чтобы попросить их как-то протежировать меня. Я считаю это неприличным.

Сейчас вспоминаются люди из периода срыва. Много у меня было там приятелей, но… Когда я начал новую жизнь (а решение это я принял в конкретный день и час), я обрек себя на категорическое одиночество. Я уже не был нужен трезвым, потому что они считали меня пьяным; я был не нужен пьяным, потому что перестал быть им компанией. Тех, с кем я был там, в “бутылочном” времени, я вспоминаю — и тут же задаю себе вопрос: “А где они?” Их нет.

Я не общаюсь с людьми, которые считают себя полубогами (боюсь сказать “богами”), по той простой причине, что и они вряд ли будут со мной общаться. Я был в другой жизни — и знаю, что такое оказаться за бортом. Я не настолько глуп, чтобы не осознавать то, что всему — хорошему или плохому — приходит конец. И кто его знает, каким будет следующий период жизни. А если он будет неуспешным? И что в этом случае делать с умонастроениями насчет того, что я значимая фигура?.. Олимп — это зыбь.



Я артист маленький, зато хороший. Когда я иду по улице и слышу: "Ой, смотрите, Сухоруков идет" что же тут плохого? Но, честно говоря, иногда интереснее слышать негативное про то, что я делаю. Помню, выступал ведущим в Ледовом дворце. После концерта еду в троллейбусе и слышу, как один пацан, не видя меня, говорит другому: "Ты был в Ледовом?" - "Да, был. Этот лысый, Сухоруков, такую бодягу гнал, музыкантам выступать не давал! Мы в него бутылкой кинули, не попали".

Или такой случай. Ребята открывали видеомагазин и устроили по этому случаю презентацию картины "Брат-2". Поставили лимузин, пулемет "максим", чернокожие танцевали какую-то румбу-юмбу. Я сидел, бритоголовый, в этой машине и раздавал автографы. Проходят две девицы, и одна говорит другой: "Пойдем, посмотрим, может, Данилка Багров приехал". Подобрались сквозь толпу к машине, и одна вдруг воскликнула: "Ой, это лысый урод, пошли отсюда!"

Да, и меня это радует и веселит. Как и возможные слухи о том, что я миллионер, что у меня трехкомнатная квартира и автомобиль. Одна журналистка спросила: "Какой марки у вас мобильный телефон?" Я говорю: "Дисковый". Ей показалось странным, что у меня нет мобильника! Мне нравится сниматься в кино. Кино - это зараза, как алкоголизм, а что такое алкоголизм, я хорошо знаю.

Любимая роль в фильме "Про уродов и людей". Она не давала мне покоя, оставляла без сна. Это как тяжелые роды. Чем они мучительнее, тем дороже дитя. Пересматривая фильм сейчас, я этим мерзавцем любуюсь, - настолько он прекрасен в моем исполнении! Но я считаю, лучше играть придурка, чем быть придурком.

По жизни я нежен, труслив, сентиментален и абсолютно домашний. Не дикий. Не киллер. Если, судя по роли, складывается иное впечатление, значит, я хорошо играю. Думаю, отождествляют меня с моим персонажем и немножко побаиваются, забыв, что я всего лишь актер. Автографы просят, пивком стараются угостить. Иной раз иду - "мерседес" тормозит. "Давай, - говорят, - до дома подбросим".

Когда стрелял по бандюгам из "максима", я оглох там, к чертовой матери! Ведь все было по-настоящему, кроме того, что патроны дали холостые. Но это был дикий восторг! Пока трещал пулемет, я чувствовал себя владыкой мира. Мне казалось, что я вместе с автомобилем и этим "максимом" поднимаюсь в воздух! Вот где страх, вот где ужас! Незабываемое ощущение, что ты сильнее всех, что ты можешь всех и вся!

Америка приятно ошарашила. Чувствовал себя там лучше, чем дома. Ведь я жил в хороших условиях, ел, пил, меня обслуживали. Единственная проблема была, когда в выходные дни шел гулять. Однажды просто ткнул пальцем в карту - а пойду-ка я по этой улице! Ну и попал в "черный" квартал. Бог ты мой, я еле выкарабкался оттуда!

В Чикаго я своими глазами наблюдал наглость черных и растерянность белых. Кто-то прочтет и скажет: расист! А какой же я расист, это просто мои наблюдения. Мне прислали из Америки газету, где какой-то американец с Брайтон-бич написал, что я не знаю Америки, что этого не может быть, поскольку такого в Америке не может быть никогда. Не хочу я с ним спорить! Он там живет постоянно и не знает ничего подобного - а я лишь месяц прожил и то столкнулся с такими вещами, что "мама, не горюй"! Когда сам полицейский деликатно меня предупреждал: вы туда не ходите, будет плохо! Ну, было же? Было! Видел, как машины с черными едут на красный свет, не притормаживая перед светофором. Но в целом Америка мне понравилась.

Хотелось бы поработать в Голливуде. Конечно! Но если мне скажут: учи английский, я отвечу - идите вы со своим Голливудом! Чем сильна Америка? Она не брезгует ничем! Она берет от мира все, что ей нужно. Там делают все, чтобы люди на бытовом уровне ни о чем не задумывались. Хотя, конечно, культуры, просвещения в Америке маловато. Ни музеев, ни выставок, в Чикаго всего один театрик. У них нет праздника, ярмарочности, нет куража в жизни, карусельности, маскарада в хорошем смысле. Они не умеют по-человечески озоровать! У них все правильно, все "хау а ю?" да "хау а ю?" Хотя им до лампочки ваши дела!

Я могу любить до истерики, а потом все разрушить к чертовой матери. В коммунизм верил. Верил... Не только его не построили - страну потеряли! Сегодня самая страшная проблема - Наркомания. Эта штука посильнее СПИДа и оргпреступности. Я "завяжу" с криминальным жанром. И со всякого рода интервью, возможно, тоже. А то один народный артист даже сказал мне: "Ты уже совершенно не владеешь собой, и потому тебе пора кончать давать интервью". Я ему пообещал, что сменю пластинку. В конце концов, слишком много разговаривать вредно. Я, конечно, говорун, болтун, люблю пофантазировать, пофилософствовать, пообщаться.

Когда обокрали мою квартиру, меня больше всего оскорбили и расстроили не утрата вещей, не разруха, которую воры оставили после себя. А то, что они пришли без спроса, обобрали меня и ушли. И вот эта грязь, вот эта нечистоплотность покоробила! Я не жалел о вещах. Я только тер щеткой и тряпкой все те предметы, к которым, как мне казалось, прикасались руки этих неизвестных мне типов.

Я сегодня столкнулся с одной интересной вещью. Все говорят: Сухоруков - звезда. Предлагают работу. Только заявляют: денег у нас нет. Какой-то щипаческий подход! Я человек аполитичный, но часто задаю себе вопрос: может ли называться государством государство, где людям не платят зарплату? Не премию, не надбавку, а зарплату! Тем более годами. Этого я не понимаю! Даже в самые страшные, самые дремучие времена были какие-то карточки продовольственные, талоны и прочее. Но сегодня даже этого нет. И это для меня самое большое потрясение.

Себя уважать надо! И ценить то, что имеешь. Есть хорошие слова в пьесе Михаила Рощина "Старый Новый год": "А что у тебя есть?" - "А что надо, то и есть". - "А что надо?" - "А что есть, то и надо". Это, конечно, тоже от бедности, но я хочу сказать: самое главное - чувство собственного достоинства!



Эхо фестиваля
Виктор Сухоруков: Меня инфаркт не остановит!

Актер разоткровенничался с корреспондентом «Открытой», поведав, что после инфаркта он каждый день говорит своему сердцу ласковые слова, чтобы задобрить его.

На прошедшем недавно на КМВ международном кинофестивале «Золотой витязь» заслуженный артист России Виктор Сухоруков пользовался огромной популярностью – каждое его появление на публике вызывало безумный ажиотаж.
Поклонники выстраивалась в очередь за автографами, фотографировали знаменитого «брата» на мобильники, а те, кто посмелее, просили о совместном фото на память. Виктор Иванович с явной охотой выполнял все прихоти своих фанатов и ни в чем им не отказывал. Артист, недавно перенесший инфаркт, выглядел просто великолепно. После тяжелой болезни и курса реабилитации кисловодский фестиваль – его первое большое светское мероприятие.
Корреспонденту «Открытой» удалось пообщаться с актером на конкурсном показе фильма «Остров». «Только разговаривать будем на свежем воздухе!» - попросил Сухоруков. Я с радостью согласилась.

- Виктор Иванович вы избирательно относитесь к тем фестивалям, на которые вас приглашают, я помню вас на нескольких «Кинотаврах»…
- Если вы вспомнили «Кинотавр», то я люблю его, несмотря на то, что там меняются хозяева. Я люблю те фестивали, где нет слова «обязан». Вообще люблю все фестивали, а особенно те, где демонстрируются фильмы с моим участием.

- На одном из них вы представляли фильм «Бедный, бедный Павел». О трагической судьбе императора Павла. Я знаю, что вы много мечтали об этой роли…
- Что вы, я и мечтать о ней не мог. Даже не помышлял, что когда-нибудь судьба мне предложит такую роль. Так же, как и не предполагал, что получу роль Ленина, Берии, Хрущева. А я их всех сыграл! Я думал, что максимум, что мне когда-нибудь предложат в кино - роль рабочего или сталевара, рыбака или крестьянина – простые такие безымянные серые работы. Что касается Павла, честно сказать, я мало знал об этом великом человеке, но готовясь к роли, я прочитал все книги, посвященные ему и его времени. Знал, даже из каких тканей он камзол носил.
Нескромно вспоминать, но критики и киноведы признали меня «лучшим Павлом 1 кинематографа». За эту же роль я получил свою первую награду -«Золотого Овна». Я в своей игре старался показать все лучшие человеческие качества императора. И те призы, которые я получил после за эту работу, - его, Павла Петровича, благодарность мне.

- На «Золотом витязе» вы представляете картину «Остров», чем она вам близка?
- Я люблю этот фильм. Это первая кинолента в моем творчестве, где я получил право играть покой. До этого я играл неспокойные роли, а здесь я был умиротворенным.

- А вам самому ближе роли людей умиротворенных или неспокойных?
- Мне нравятся неспокойные, темпераментные, импульсивные, эмоционально нагруженные, будоражащие, яростные, сволочные роли.

- Сволочные?
- Да. Знаете почему? Зло всегда соблазнительнее и слаще для игрока. Зло - изворотливей. Оно существует и днем и ночью. Добро же, как мне кажется, существует только в свету. Есть интересное наблюдение – тьмы не бывает: тьма - явление временное, стоит только в эту темноту войти и зажечь свечку - она исчезает. Тьма в свету не живет, а свет во тьме возникает. Видите, как интересно! Совсем недавно сделал такое открытие - именно после фильма «Остров».

- Есть какая-то роль, которую вы хотели сыграть, но так и не сыграли?
- Я так долго хотел быть актером, я так долго и упорно шел к тому времени, когда стал нужным, интересным для зрителя, что у меня не было никакого желания планировать и расписывать программу моих будущих ролей. Я просто хотел быть нужным, хотел работать. Хотел вызвать к себе внимание, интерес у публики, и когда это произошло, я обрадовался, успокоился и стал играть все подряд, что мне предлагают. Сегодня я немножечко откорректировал свои желания - я стал разборчивее. Наверное, в силу возраста, здоровья, в силу какого истраченного напряжения.

- В Кисловодске вам удалось посмотреть местные достопримечательности или вам неинтересны города, в которых вы бываете?
- Что вы, еще как интересны! Кто-то бежит на рынок, кто-то в антикварную лавку. А я постоянно гуляю. В Кисловодске мне повезло, я не ходил пешком, меня возили на машине. Я за два дня разглядел этот город так, что не только он мне понравился – я влюбился в него! А как в него не влюбиться? Вы посмотрите, тут каштаны, тут ивы, тут фонтаны бьют! А воздух? Его не дышать, не пить, - жрать можно этот воздух! А вода какая? Мне кажется, вот водопроводный кран открой- и там течет здоровье, сила, энергия.

- Вы ни разу здесь не были?
- Нет, никогда. Местные жители обласкали меня своим вниманием. Я даже боюсь хвастаться, коллеги-актеры позавидуют. Меня возили на экскурсии, вкусно кормили, я ездил на канатной дороге в Домбае. Кисловодск город замечательный. Я выпил несколько литров нарзана, еще и выступил перед «человечеством» нарзанного завода. Меня возили на творческую встречу с коллективом Кисловодского нарзанного завода. Классное заведение! Есть перспективы, серьезные планы, вообще это производство, на котором хочется работать. Кисловодск - это прекрасная точка вашего края, и у меня зародились корыстные мысли приехать сюда паразитом. Просто пить, гулять, дышать, отдыхать, бродить. И я обязательно приеду!

- Как раз и в санатории полечитесь. Как, кстати, ваше здоровье?
- Спасибо. А там кто его знает! Могу сказать, что хочется жить и дышать полной грудью. Я вам даже признаюсь, еще, кстати, никому из журналистов этого не говорил, я, когда выписывался, врачу-кардиологу сказал: «Если я не вернусь к прежнему Сухорукову, тогда и жить зачем?» Конечно, я образно это сказал: меня инфаркт не остановит! Я с ним помирюсь, я с ним подружусь. Я сейчас каждый день разговариваю со своим сердцем. Мы же мало обращаем внимание на свое здоровье. А организм терпит, терпит, а потом, как пошлет нас на три буквы, как отключит то один, то другой клапан! А после инфаркта, мне показалось, что я имена услышал всех своих органов. Я каждый день сердцу своему говорю хорошие, теплые, ласковые слова Я хвалю его, я восхищаюсь им, делаю ему комплименты. Я очень энергично взял старт, прилетев сюда на фестиваль на самолете. И уже второй день здесь себя прекрасно чувствую – сердце молчит. Словно говорит: «Ох, Витька, Витька, ну что с тобой сделаешь? Гуляй, куражься, балабол ты, балабол!»

- Вы не боялись исполнять роли отрицательных персонажей? Говорят, это негативно может повлиять на судьбу актера…
- Я же не хотел быть этим персонажем. И даже когда я играл совсем чудовищные роли, я говорил: «Господи, я не хочу быть этим чудовищем, я хочу его сыграть».

- Вам ближе театр или кино?
- Кино. Потому что оно меня балует. Но театр я тоже не забываю. Я сотрудничаю с Олегом Меньшиковым, его театр называется «Товарищество 814». Там я занят в двух постановках: «Игроках» Гоголя и «Снах Родиона Раскольникова» по Достоевскому. В «Снах» я играю сразу пять ролей – я словно инфернальная сила, которая перевоплощается в сознание Раскольникова в разные персонажи, которые были причастны к его преступлению: .Порфирия Петровича, Мармеладова, старуху-процентщицу, - бегаю с топором в спине, Пульхерию Александровну, маму Раскольникова и прочих. Сейчас отказался играть этот спектакль, потому что понимаю, что не потяну после болезни эти роли, а работать спустя рукава не прилично.

- С кем из режиссеров вы хотели бы поработать?
- С теми, кому я интересен. Даже со студентом-дебютантом буду работать. С дебютантом работать интересно и выгодно, потому что ты не знаешь, кем он будет через несколько лет.

- На «Кинотавр» в июне поедете?
- Меня пригласили на весь срок. Но я буду на съемках у Глеба Панфилова. Он снимает картину «Без вины виноватые» с Инной Чуриковой, Олегом Янковским, я исполняю роль Шмаги. А на «Кинотавре» будет представлена картина с моим скромным участием, называется «Лучшее время года» режиссера Светланы Проскуриной – женский шедевр! Это история о трех людях – мужчине и двух женщинах. Только одна была невестой, а другая подругой. Женился он на подруге, но и это обстоятельство никак не повлияло на их дружбу. Невеста все равно ждала, когда же любимый вернется к ней, и все это происходило в коммунальной квартире. А я играю их соседа. Красивейшая, интереснейшая история. Героя играет один актер, а героинь три актрисы разных возрастов. Настоятельно рекомендую вам ее посмотреть!

Беседовала Элла ДАВЫДОВА