МК, 4 сентября 2003 года
Марина Райкина
"«Лир» и Ко в силиконе и без"

Отцы и дети на сверхзвуковой скорости

Новый театральный сезон открылся премьерой “Короля Лира”, переименованного просто в “Лира”. Судя по тому, что вчера увидели зрители Вахтанговского театра, премьера обещает быть самой шумной и даже скандальной. Во всяком случае, проблема отцов и детей, поднятая Шекспиром задолго до Тургенева, в театральной версии оказалась совершенно неожиданной и схожей с полетом на сверхзвуковом самолете с фигурами высшего пилотажа.

Сначала о том, что на сцене. Декорацию (художник Алла Коженкова) сложно назвать таковой. У нее нет никакой временной или территориальной привязки - Англия ли? Дания? Какая разница - просто земля, а на ней просто люди, которые друг с другом такое учиняют! Поэтому просто “Лир” читается даже в здоровенной металлоконструкции. Это скорее инсталляция на тему... темы, которые ставит себе любой человек: от бомжа до президента.

По самому центру - стена, с одной стороны стеклянно-зеркальная, в которой отражается король-изгнанник со странной свитой, граф Глостер, которому вырывают глаза, и его застывший в ужасном крике рот. Или две вероломные сестрицы, не поделившие власть и мужчину... С другой стороны эта штукенция - поле с травой и землей.

- Трава - итальянская, синтетическая, - объясняет Алла Коженкова. - Но практически каждая травинка обработана вручную.

К тому же ее засадили растениями. В траву же упрятана гидравлика, которая то вращает “стену жизни”, то наклоняет ее угрозой прихлопнуть героев. Впрочем, как сказано у Шекспира, страшнее любой стены оказываются люди. В данном случае - ближайшие родственники, сестры, прогнавшие родного отца из дома.

Король Лир - Максим Суханов. С первого появления его трудно узнать. На лице - силиконовый грим, делающий его похожим на обездоленного и несчастного Франкенштейна в ночном колпаке. Как будто тихо спал, а его разбудили и взашей - на холод, под дождь. Особый грим Лира хранят в театре на маске, снятой с артиста Суханова, и начинают “лепить” лицо его величества за два часа до спектакля.

Роль для Суханова невероятно психологически загружена: он выходит на сцену мощным обладателем абсолютной власти, а значит, самым несвободным. Уходит же - свободным, красивым, как бог. Энергетика метаморфозы - мощнейшая, но при этом мучительная. И всей этой мучительной мощью, выраженной то в срывающемся голосе, дрожащей руке, изломанной пластике, каким-то невероятным, необъяснимым образом владеет Максим Суханов. И царь, и червь, и младенец в одном лице. Такой роли у него до сих пор не было.

Шут - Виктор Сухоруков. Он - сиамский близнец, альтер эго своего короля. Верткий, и кажется, что сумел стать руками, ногами хозяина, отчего кажется, что это одно существо.

- Я несу его сердце, но мало того - издеваюсь над этим сердцем, - объясняет артист. - Шут как бы говорит: “На, смотри: во власти, в сахаре, в жиру - страшно тяжело, но приятно жить. А ты попробуй теперь жить на другой стороне человеческой судьбы - в говне, в унижении, презрении. Но сохранить человеческое достоинство”.

- Как вы добились с Сухановым такого единого дыхания?

- Мы в баню вместе не ходили, вина не пили. Он даже ругался, что я не хожу в его клуб. Договаривались мы только во время репетиций. Когда я задумывался или уходил в себя, Макс спасал меня от моих истерик: “Витюша, все хорошо. Ты талантлив”.

Шут растворен в Лире и даже получил от режиссера право на королевские замашки, не говоря уже о королевских фразах. В сцене сумасшествия Лира шуту отдана фраза: “Больше я не полюблю”. Сухоруков произносит ее с кусочком сахара во рту. Символ сладости даже со сцены кажется горьким. Горечь потерь, которые следуют одна за другой.

Дуэт Суханов-Сухоруков - не что иное, как сверхзвуковой СУ-2 на бреющем полете.

Дочери короля - Юлия Рутберг, Марина Есипенко, Ольга Ломоносова. Последняя - Корделия. Это дебют выпускницы Щукинского училища, имеющей к тому же хореографическую подготовку, и, судя по всему, удачный. Когда репетиции подходили к концу, режиссер с художником решили вдруг ее... подстричь. Роскошные тяжелые пепельные волосы Ломоносовой, ставшие с некоторых пор визитной карточкой актрисы в кино, оказались под угрозой. Сначала она отказалась стричься, но затем...

- Сначала у меня была истерика, я плакала. Мне дали выпить. Максим держал меня за руку, рассказывал что-то смешное, а гримерша стригла. Ночью я все время искала волосы на подушке.

После пострижения в театре сказали Мирзоеву: “Володя, ищи замену Корделии. Через два дня она выйдет замуж за олигарха”. Стрижка “под ежик” выделила огромные голубые глаза и неожиданно придала шекспировской героине, как и всему спектаклю, что-то марсианское. И навеяла привет от Франсуа Озона.

Режиссура - Владимир Мирзоев. Спокоен как танк. В работе над вселенской трагедией - никаких истерик. Рассказывая сюжетную конкретную историю из королевской жизни, многослойно прописанную господином Шекспиром, ему удалось ассоциативно устроить диалог между принципами Ветхого и Нового Заветов. Он отправляет своих героев в путешествия от “воздаяния и наказания” к “милосердию и прощению”. Сделал это без нарочито библейской интонации, как-то очень просто, используя при этом радикальные средства, впрочем, давно ставшие для Мирзоева нормой.

Например, парадоксальное, но заметное назначение на роль герцога Альбанского Олега Лопухова, часто используемого на фарсовых ролях. Или бесполая пара вестников в серых макинтошах. Режиссер “режет” классику джазом или вдруг выпускает баяниста (Виктор Кормаков) в цивильном костюме, и тот бесстрастным наигрышем сопровождает эмоциональные порывы героев. “Лира” в разностилевую музыкальную ткань эффектно упаковал Алексей Шелыгин. А световую партитуру с огнем и яркими диодами не менее эффектно “расписал” Анатолий Кузнецов

Регана - Марина Есипенко. Ее героиня, как никакая другая актриса, близка к актуальности - бизнесвумен, за которой стоит изящная убийца с кокетливым коварством и элегантными манерами.

В “Лире” наряду с опытными вахтанговцами (Юрий Шлыков, Галина Коновалова, Нина Нехлопоченко, Евгений Федоров, Анатолий Меньщиков, Александр Кознов) интересно работает молодежь - Александра Прудникова (Эдмонд), Юрий Чурсин (Эдгар).

Финал. Он тих и страшен. Лир уже без грима - сильный, энергия обретенной свободы и возвращение к своей человеческой сути. И... любимая Корделия мертва. Он носит ее по сцене, а она стоит у него в руках, как деревянная... И только огненный дождь падает сверху. Но он не эффектен, как фейерверк, а редок, одинок и странен. Как странна тихая песня тоже мертвых сестер - Реганы и Гонерильи - в общей толпе живых мертвецов.